Nothing else matters
Меня зовут Александр Шпилевский, мне сорок один год. Я женат, у меня восьмилетний сын, работа, машина, дача родителей, сами родители – с болячками, с маразмом, с обидами. Жена Ленка. Хорошая женщина, милая, спокойная, тихая, меня с ней специально знакомили друзья. Мол, хватит тебе твоих африканских страстей, будет с тебя разочарований, вот Ленка – на, знакомься. Ну, Ленка так Ленка. После Светки мне было пусто, страшно и болотно, после Светки изменился мир, после нее – хоть Ленка, хоть потоп. читать дальшеНо мы, кстати, живем вполне себе как друзья, как партнеры, одному-то в жизни вообще как в голом поле, хотя жаль, что я не закоренелый холостяк, жаль. У меня вон коллега на работе, Миха, бывший военный, прекрасный мужик, вламывает на двух работах, всегда в адеквате, и – холостяк. «Мне так привычней, - говорит, - мне сорок и в жизни поздно что-то менять». Меня его позиция умиротворяет, что ли. Но мне тоже поздно – Ленка, сын, да и не могу я один, сопьюсь еще. Нет, мне нужна сильная рука, ну или вот хотя бы Ленка, она не позволит, поможет, всегда подставит плечо. Она хорошая, я ж не спорю. Наоборот, наверное, благодарен ей, что ли. Подобрали, обогрели, сказали, что я еще ничего, сына родили, что уж.
Жизнь сложилась как сложилась. А Светка… Она осталась в прошлой жизни, я не хочу о ней думать. Не хочу.
…Мы с ней в школе познакомились, она к нам пришла в девятом классе, родители ее переехали, а раньше же как – учишься в своем районе, так родителям спокойней. Ну что, заходит в класс такой пацан: стрижка короткая, ноги как у жеребенка, тонкие, коленки смешные, сама кареглазая, нос курносый, характер – жуть. В первый же день подралась с Ванькой Рубцовым, он на нее наехал, дедовщину решил насадить. Насадил, да, Светка ему глаз подбила и морду расцарапала, а он ее ни разу и не достал, она как ртуть увертливая. Ванька, кончено, обиду затаил, но стучать на нее классухе не стал, решил, что сам справится.
И понеслось. Знаете же, как это бывает в школах, когда старички хотят затравить новичка. В раздевалке она вещи свои оставлять не могла, ей то яйцо в кеды разобьют, то футболку изрисуют матами. А она спортсменка, гимнастка, никто из класса с ней и рядом не стоял по подготовке, но, узнав про это, взъелись и наши девки.
Не представляю, как она держалась. Всегда начеку, всегда смех в спину, подколки тупые, ну, через месяц, где-то в середине октября, Мусенька, самая заводила среди девок в нашем классе, решила ее в дальней школьной рекреации подловить и темную ей устроить. А то сильно крутая, гляньте-ка.
Главное, у Светки отец шишка, второй секретарь горкома партии, а она ему – ни полслова. Мы все, кажется, ждали того, что она настучит папе, папа настучит по башке директрисе, та – нам, мы поскулим на тему «ничего не было, мы больше не будем» - и как-нибудь рассосется. Само. Как обычно. Экзамены навалятся, еще какая хрень, в общем, как-то так.
А ни черта она не стала папе жаловаться. Ну, Мусенька с еще четверыми девками встретила ее под лестницей рядом с классами по труду. Пятеро здоровых кобыл против мелкой Светки. Мусеньку она успела достать - ногой в нос, хрусть-пополам, да. И у девок снесло крышу. Я смутно помню, кто там в класс забежал и заорал «Ермакову девки по рекреации размазывают!», но среагировал мгновенно. Ломился, как бешеный, пацаны тоже поняли, что дело приняло офигеть какой оборот, помчались следом. Девок раскидали, отбили Светку. Ну, тут директриса, завучи, физрук, ор, мат, Светка без сознания и башка проломлена. Скандал, директриса за корвалол, за телефон, нас физрук в учительской запер.
Примчался Светкин папа с изменившимся лицом. Милиция. Светку на скорую – и в больницу. И Мусеньку со сломаным носом тоже. Сидим в учительской, ждем. Молчим. А потом Ванька Рубцов девкам, что Светку избили, мол, твари вы бешеные, суки, а не бабы, она мне глаз подбила, я и то заткнулся, вы чо, взбесились, что ли? Они молчат, сами понимают, какую кашу заварили, смотрят затравленно, коровы, черт.
Ну что, у Светки ушиб головного мозга, пришла в себя, нормально, но заикаться стала. Светкин папа рвет и мечет, всем нам по пятнадцать, возраст уголовной ответственности. Ходим в школу, ждем, что решат взрослые. Мне папа дома, мол, ты молодец, что отбил ее. Нравится она, поди, тебе?
И тут меня как громом. Я ж щенок был, откуда я знаю, что я там чувствую. А папа как это сказал – и опа!
Нравится? Да я влюблен, елки-палки. Влюблен я, оказывается!
Стал к ней в больницу ездить. Гуляли, на лавочке сидели, ей велели вслух читать, ну, чтобы перестала заикаться-то, с ней и еще кто-то там занимался, ее папа нанял логопеда, но я точно знаю, что именно когда она читала мне на лавочке вслух, именно тогда она пошла на поправку, отвечаю. Смешная. Ее зачем-то снотворным накачивали, а она его не пила, под подушку прятала, а потом в кармане халата выносила и выкидывала.
- Свет, - говорю, - ну они ж врачи, их слушаться надо.
- Давай я себя буду слушаться! – отвечает. И вздергивает нос, привычка у нее такая.
Папа ее хотел крови, еще как. С ментами договаривался, все дела, чтоб закрыть, значит, Мусеньку и прочих наших девок. Она из больницы вышла – запретила. Сказала ему «Устрой так, будто ничего не было». Единственная дочь, он ее любил до смерти, плюнул, дело замяли. Мусеньку перевели в другую школу, раны затянулись, все успокоились, а у нас со Светкой – роман, да.
Я спать не мог. Я без нее вообще ничего не мог. Первая любовь, понимаете? Я дышать не мог, я был готов у нее под подъездом ночевать. Я… Я стал с ней на все первые уроки ходить, ясно? В шесть проснусь, вскочу, несусь к ее дому – встречать. И полтора часа под подъездом брожу, школа-то с восьми. Она без пятнадцати восемь выходила, белый верх – черный низ, сумка через плечо, выбегает из подъезда моя пигалица ненаглядная, состоящая из нескольких косточек и чуточки мяса, сорок пять кг, девочка моя, жизнь моя, воздух мой.
Не могу сказать, что у нас с нею был секс. Я у нее первый, она у меня первая, какой секс, это не он. Это… Ну, такая ласка, такая нежность. Она гибкая, доверчивая, открытая. Нулевой размер груди, а я дрожал над ее сосками так, что… Ну, горло у меня выскакивало, понимаете? Вот такая нежность, что того и гляди кадык разорвется, распирало меня. Я ее так…
Эх, да что там, не хочу вспоминать. Какой секс, чище, радостней не было ничего. Предохраняться начали, ага. Прерывали половой акт, как говорится, два щенка, два самых счастливых щенка на свете.
Тут школа заканчивается, аж не заметил как. У меня конфликт в классе напоследок, Славка Агафонов попробовал к Светке подкатить. Драка за школой, оба огребли, никто не победил, но пацаны со мной разговаривать перестали, вообще. Типа – нас на бабу променял. Мне и обидно, и сил нет от нее оторваться. Да и не хочу.
Тут мой батя, типа, Сашк, в армию же. Что будем делать? Потянешь поступить в институт? Ха! Какой мне институт, я троечник, только в алгебре и соображаю. Ну, призыв. Светкин отец отмазать мог, я не согласился, щегол, упертый щегол. Ну и меня в Германию. Светка на вокзале ревела так, что, думал, умру, в вагон не зайдя. А пацаны такие, типа, хреновая примета, если невеста на вокзале ревет, не дождется, значит.
Дождалась. Времена были те самые, я в восемьдесят седьмом призывался, Союз уже разваливаться начал. Хотел в восемьдесят девятом вернуться, мне предложили сверхсрочную. Звоню ей. Так и так, мол. Оставайся, отвечает. Только можно мне к тебе приехать, если ты там еще на год останешься? Оказалось – можно, я тогда научился уже более-менее с начальством договариваться, смог. Тут подмазал, там пообещал, ура, Светка ко мне едет!
Приехали мои три косточки. Любимая вся, желанная вся, готовая на все, только бы рядом. Блядь, я никогда не думал, что люди способны на такие чувства. Вот не жизнь, а каждый день счастье. Ничего не боюсь, она со мной, мир огромен, открыт нам с нею весь, я за нее всех порву и всегда буду ее до смерти любить, Светка моя, чудо мое, три мои косточки.
Отслужили. А тут слухи, что в ГДР нас всех расформируют, выведут. СССР колбасит, я Светку домой самолетом, а сам машину из Германии погнал. Наши тогда все тем же самым занимались, пиздец империи, спасайся сам, кто как может. Ну, как въехал в Россию, так и встретила меня на границе братва с калашами. Не били, но под стволами я машину отдал. Приехал домой, занял у бати денег – и снова туда, за другой машиной. Но уже ученый был, с пацанами обратно поехал, довез машину.
А эти мои три косточки в универ вернулись (она прерывала учебу, когда ко мне уехала). Учит сидит ночами, лоб наморщит, кусает ручку, а я один лежу. Ну ничего, я все понимаю, пусть учится, раз хочет. Ну и что, начало девяностых. Куда мне? К отцу на металлургический завод? Ага-ага, прям. Бартер, все дела, пацаны зовут «реализовываться». Пошел. Светка меня типа в техникум на заочный, я согласился, но училась за меня она. Она учится, меня тащит, а я, блин, бандит. Не, тогда я так не думал, тогда я думал, что я деньги в дом приношу. А Светка стала отдаляться. Я чувствовал, но почему – не понимал. А она английский учит, она на тренировки бегает, она в кино меня вытаскивает, а у меня… Ну, братва, короче. Не до кино и не до английского.
Ой, ладно, завелся я чего-то. Короче, все худо кончилось. Она, мол, Шурка, поехали отсюда, ты тут пропадаешь.
- Куда? – говорю.
А между нами уже все не так, как раньше. Да что там, я дурак был, жизнь эта вся, зараза, шлюхи, я как-то решил, что наших с ней отношений это не изменит, люблю-то я ее, а трахаюсь с кем хочу. Раз. Два. Двадцать. Ну и она узнала.
И уехала одна. В Германию опять же, папа там ее договорился. Пришел ко мне, пока я сидел и осознавал, что в квартире больше нет Светкиных вещей, огреб я от него по морде – и все.
Девяносто пятый, у меня рвануло крышу – пьянки, бабы, менты закручивают гайки, грозят сроком, батя орет «Сядешь! Берись за ум!». И я в Москву, ну их к бесу всех. Заочно закончил металлургический, то с одной пожил, то с другой, а Светка, по слухам, из Германии в Штаты уехала, с мужем, бундесом. Родила ему, говорили. Пацана, да.
…Три мои косточки…
Нет, у меня в порядке все. Тоже вон пацана ращу, Ленка под боком, хожу в офис, тружусь, родителей перевез.
Только не за бундеса Светка замуж вышла!
Мусеньку помните? Так вот за ее старшего брата, черт возьми. Он там, в Германии, кто бы знал, как раз нашу воинскую часть расформировывал. В чинах, старше нас на десять лет. И Мусенька теперь с ними дружит, о как. Она ж мне и написала, чертова баба. Мол, так и так, у нас все зашибись, а ты лох, бу-га-га.
Я с ней, в общем, согласен, понимаешь? Три мои косточки, все, что мне нужно было в жизни, все, что нужно мне было. А теперь – что ж. У меня сын. Дача. Машина. Ленка. Батя. Мама. Квартира. Нет, все сложилось, что теперь.
Я б застрелился, наверное, но три мои косточки от этого ничего не почувствуют.
У нее там, на родине, номер был, который мне никак не забыть. 45-34-59. Я иногда его набираю и слушаю длинные гудки. Изредка папа ее отвечает – и я кладу трубку.
Что мне еще остается.
45-34-59
prosvetj.livejournal.com/726090.html
в тему
Жизнь сложилась как сложилась. А Светка… Она осталась в прошлой жизни, я не хочу о ней думать. Не хочу.
…Мы с ней в школе познакомились, она к нам пришла в девятом классе, родители ее переехали, а раньше же как – учишься в своем районе, так родителям спокойней. Ну что, заходит в класс такой пацан: стрижка короткая, ноги как у жеребенка, тонкие, коленки смешные, сама кареглазая, нос курносый, характер – жуть. В первый же день подралась с Ванькой Рубцовым, он на нее наехал, дедовщину решил насадить. Насадил, да, Светка ему глаз подбила и морду расцарапала, а он ее ни разу и не достал, она как ртуть увертливая. Ванька, кончено, обиду затаил, но стучать на нее классухе не стал, решил, что сам справится.
И понеслось. Знаете же, как это бывает в школах, когда старички хотят затравить новичка. В раздевалке она вещи свои оставлять не могла, ей то яйцо в кеды разобьют, то футболку изрисуют матами. А она спортсменка, гимнастка, никто из класса с ней и рядом не стоял по подготовке, но, узнав про это, взъелись и наши девки.
Не представляю, как она держалась. Всегда начеку, всегда смех в спину, подколки тупые, ну, через месяц, где-то в середине октября, Мусенька, самая заводила среди девок в нашем классе, решила ее в дальней школьной рекреации подловить и темную ей устроить. А то сильно крутая, гляньте-ка.
Главное, у Светки отец шишка, второй секретарь горкома партии, а она ему – ни полслова. Мы все, кажется, ждали того, что она настучит папе, папа настучит по башке директрисе, та – нам, мы поскулим на тему «ничего не было, мы больше не будем» - и как-нибудь рассосется. Само. Как обычно. Экзамены навалятся, еще какая хрень, в общем, как-то так.
А ни черта она не стала папе жаловаться. Ну, Мусенька с еще четверыми девками встретила ее под лестницей рядом с классами по труду. Пятеро здоровых кобыл против мелкой Светки. Мусеньку она успела достать - ногой в нос, хрусть-пополам, да. И у девок снесло крышу. Я смутно помню, кто там в класс забежал и заорал «Ермакову девки по рекреации размазывают!», но среагировал мгновенно. Ломился, как бешеный, пацаны тоже поняли, что дело приняло офигеть какой оборот, помчались следом. Девок раскидали, отбили Светку. Ну, тут директриса, завучи, физрук, ор, мат, Светка без сознания и башка проломлена. Скандал, директриса за корвалол, за телефон, нас физрук в учительской запер.
Примчался Светкин папа с изменившимся лицом. Милиция. Светку на скорую – и в больницу. И Мусеньку со сломаным носом тоже. Сидим в учительской, ждем. Молчим. А потом Ванька Рубцов девкам, что Светку избили, мол, твари вы бешеные, суки, а не бабы, она мне глаз подбила, я и то заткнулся, вы чо, взбесились, что ли? Они молчат, сами понимают, какую кашу заварили, смотрят затравленно, коровы, черт.
Ну что, у Светки ушиб головного мозга, пришла в себя, нормально, но заикаться стала. Светкин папа рвет и мечет, всем нам по пятнадцать, возраст уголовной ответственности. Ходим в школу, ждем, что решат взрослые. Мне папа дома, мол, ты молодец, что отбил ее. Нравится она, поди, тебе?
И тут меня как громом. Я ж щенок был, откуда я знаю, что я там чувствую. А папа как это сказал – и опа!
Нравится? Да я влюблен, елки-палки. Влюблен я, оказывается!
Стал к ней в больницу ездить. Гуляли, на лавочке сидели, ей велели вслух читать, ну, чтобы перестала заикаться-то, с ней и еще кто-то там занимался, ее папа нанял логопеда, но я точно знаю, что именно когда она читала мне на лавочке вслух, именно тогда она пошла на поправку, отвечаю. Смешная. Ее зачем-то снотворным накачивали, а она его не пила, под подушку прятала, а потом в кармане халата выносила и выкидывала.
- Свет, - говорю, - ну они ж врачи, их слушаться надо.
- Давай я себя буду слушаться! – отвечает. И вздергивает нос, привычка у нее такая.
Папа ее хотел крови, еще как. С ментами договаривался, все дела, чтоб закрыть, значит, Мусеньку и прочих наших девок. Она из больницы вышла – запретила. Сказала ему «Устрой так, будто ничего не было». Единственная дочь, он ее любил до смерти, плюнул, дело замяли. Мусеньку перевели в другую школу, раны затянулись, все успокоились, а у нас со Светкой – роман, да.
Я спать не мог. Я без нее вообще ничего не мог. Первая любовь, понимаете? Я дышать не мог, я был готов у нее под подъездом ночевать. Я… Я стал с ней на все первые уроки ходить, ясно? В шесть проснусь, вскочу, несусь к ее дому – встречать. И полтора часа под подъездом брожу, школа-то с восьми. Она без пятнадцати восемь выходила, белый верх – черный низ, сумка через плечо, выбегает из подъезда моя пигалица ненаглядная, состоящая из нескольких косточек и чуточки мяса, сорок пять кг, девочка моя, жизнь моя, воздух мой.
Не могу сказать, что у нас с нею был секс. Я у нее первый, она у меня первая, какой секс, это не он. Это… Ну, такая ласка, такая нежность. Она гибкая, доверчивая, открытая. Нулевой размер груди, а я дрожал над ее сосками так, что… Ну, горло у меня выскакивало, понимаете? Вот такая нежность, что того и гляди кадык разорвется, распирало меня. Я ее так…
Эх, да что там, не хочу вспоминать. Какой секс, чище, радостней не было ничего. Предохраняться начали, ага. Прерывали половой акт, как говорится, два щенка, два самых счастливых щенка на свете.
Тут школа заканчивается, аж не заметил как. У меня конфликт в классе напоследок, Славка Агафонов попробовал к Светке подкатить. Драка за школой, оба огребли, никто не победил, но пацаны со мной разговаривать перестали, вообще. Типа – нас на бабу променял. Мне и обидно, и сил нет от нее оторваться. Да и не хочу.
Тут мой батя, типа, Сашк, в армию же. Что будем делать? Потянешь поступить в институт? Ха! Какой мне институт, я троечник, только в алгебре и соображаю. Ну, призыв. Светкин отец отмазать мог, я не согласился, щегол, упертый щегол. Ну и меня в Германию. Светка на вокзале ревела так, что, думал, умру, в вагон не зайдя. А пацаны такие, типа, хреновая примета, если невеста на вокзале ревет, не дождется, значит.
Дождалась. Времена были те самые, я в восемьдесят седьмом призывался, Союз уже разваливаться начал. Хотел в восемьдесят девятом вернуться, мне предложили сверхсрочную. Звоню ей. Так и так, мол. Оставайся, отвечает. Только можно мне к тебе приехать, если ты там еще на год останешься? Оказалось – можно, я тогда научился уже более-менее с начальством договариваться, смог. Тут подмазал, там пообещал, ура, Светка ко мне едет!
Приехали мои три косточки. Любимая вся, желанная вся, готовая на все, только бы рядом. Блядь, я никогда не думал, что люди способны на такие чувства. Вот не жизнь, а каждый день счастье. Ничего не боюсь, она со мной, мир огромен, открыт нам с нею весь, я за нее всех порву и всегда буду ее до смерти любить, Светка моя, чудо мое, три мои косточки.
Отслужили. А тут слухи, что в ГДР нас всех расформируют, выведут. СССР колбасит, я Светку домой самолетом, а сам машину из Германии погнал. Наши тогда все тем же самым занимались, пиздец империи, спасайся сам, кто как может. Ну, как въехал в Россию, так и встретила меня на границе братва с калашами. Не били, но под стволами я машину отдал. Приехал домой, занял у бати денег – и снова туда, за другой машиной. Но уже ученый был, с пацанами обратно поехал, довез машину.
А эти мои три косточки в универ вернулись (она прерывала учебу, когда ко мне уехала). Учит сидит ночами, лоб наморщит, кусает ручку, а я один лежу. Ну ничего, я все понимаю, пусть учится, раз хочет. Ну и что, начало девяностых. Куда мне? К отцу на металлургический завод? Ага-ага, прям. Бартер, все дела, пацаны зовут «реализовываться». Пошел. Светка меня типа в техникум на заочный, я согласился, но училась за меня она. Она учится, меня тащит, а я, блин, бандит. Не, тогда я так не думал, тогда я думал, что я деньги в дом приношу. А Светка стала отдаляться. Я чувствовал, но почему – не понимал. А она английский учит, она на тренировки бегает, она в кино меня вытаскивает, а у меня… Ну, братва, короче. Не до кино и не до английского.
Ой, ладно, завелся я чего-то. Короче, все худо кончилось. Она, мол, Шурка, поехали отсюда, ты тут пропадаешь.
- Куда? – говорю.
А между нами уже все не так, как раньше. Да что там, я дурак был, жизнь эта вся, зараза, шлюхи, я как-то решил, что наших с ней отношений это не изменит, люблю-то я ее, а трахаюсь с кем хочу. Раз. Два. Двадцать. Ну и она узнала.
И уехала одна. В Германию опять же, папа там ее договорился. Пришел ко мне, пока я сидел и осознавал, что в квартире больше нет Светкиных вещей, огреб я от него по морде – и все.
Девяносто пятый, у меня рвануло крышу – пьянки, бабы, менты закручивают гайки, грозят сроком, батя орет «Сядешь! Берись за ум!». И я в Москву, ну их к бесу всех. Заочно закончил металлургический, то с одной пожил, то с другой, а Светка, по слухам, из Германии в Штаты уехала, с мужем, бундесом. Родила ему, говорили. Пацана, да.
…Три мои косточки…
Нет, у меня в порядке все. Тоже вон пацана ращу, Ленка под боком, хожу в офис, тружусь, родителей перевез.
Только не за бундеса Светка замуж вышла!
Мусеньку помните? Так вот за ее старшего брата, черт возьми. Он там, в Германии, кто бы знал, как раз нашу воинскую часть расформировывал. В чинах, старше нас на десять лет. И Мусенька теперь с ними дружит, о как. Она ж мне и написала, чертова баба. Мол, так и так, у нас все зашибись, а ты лох, бу-га-га.
Я с ней, в общем, согласен, понимаешь? Три мои косточки, все, что мне нужно было в жизни, все, что нужно мне было. А теперь – что ж. У меня сын. Дача. Машина. Ленка. Батя. Мама. Квартира. Нет, все сложилось, что теперь.
Я б застрелился, наверное, но три мои косточки от этого ничего не почувствуют.
У нее там, на родине, номер был, который мне никак не забыть. 45-34-59. Я иногда его набираю и слушаю длинные гудки. Изредка папа ее отвечает – и я кладу трубку.
Что мне еще остается.
45-34-59
prosvetj.livejournal.com/726090.html
в тему