////////////////

[railwayer]

читал.....
много думал....

«Смотреть новости — это пустая трата времени»

СЕРГЕЙ ДОРЕНКО

Один из лучших журналистов страны, долгое время находившийся в опале, назначен главным редактором «Русской службы новостей». Первое интервью на новом месте работы он дал OK!

В конце девяностых с легкой руки газетчиков Доренко получил прозвище «телекиллер», так распространенное ныне. От его едкого языка пострадали рейтинги не одного десятка политиков — от Немцова до Лужкова. Будучи руководителем информационного вещания ОРТ, Доренко делал свою авторскую программу, которую за глаза называли «дубиной Березовского» (Борис Абрамович в то время был хозяином канала). В ней «телекиллер» не брезговал прибегать к запрещенным приемам — например, в одной из программ на всю страну показал медицинские снимки кандидата в президенты Примакова. С приходом путинской команды Доренко надолго исчез с телевидения. Последнее время он работал на радиостанции «Эхо Москвы» — вел утреннее шоу «Разворот» и был постоянным участником программы «Особое мнение». И вот две недели назад информационные агентства сообщили сенсационную новость: Доренко назначен главным редактором радиостанции «Русская служба новостей», которая помимо собственного вещания делает информационные блоки для одного из самых популярных на FM-диапазоне ресурсов — «Русского радио». Спеша на встречу к Сергею, мы рассчитывали увидеть того самого «телекиллера», которым в свое время чуть ли не пугали детей. А обнаружили улыбающегося, умиротворенного человека, сидящего за столом и готовящегося к китайской чайной церемонии. Сняв с себя нефритовые амулеты, красовавшиеся на шее, Доренко сам начал разговор: «Видите лист тыквы? Это к изобилию в доме. А рядом паук — он знает место и время. Это точность расчетов. Он плетет паутину, которая похожа на «багуа», так называемый восьмиконечный круг, который изображен у И-Цзина в «Книге перемен». Все это куплено мной в Китае…» В итоге вместо «черных технологий» OK! поговорил с китаистом и последователем дао Доренко о воде Гуй, вызове духов и силе мужского семени.

--А зачем вам все это? Я имею в виду камни на шее...
--Ну, это символы, очень важные. Вот, например, «диск би», он означает «круг неба». Это хотанский нефрит, самый дорогой. По всем оценкам, этой вещи около тысячи лет. А вот недорогая, в общем-то, вещь, но зато сюжет редкий: любовь змеи и черепахи, которые обе при этом драконы. Видите, у черепахи грива и рога, у змеи — грива и уши, то есть они сделались драконами. И они целуются. Этот символ означает «Сюань-У» – темный воин Севера, одиночка, орудующий ночью. По китайским гороскопам я как раз «темный воин», так что это мой символ.
--Вы меня прям пугаете. В чем тайный смысл всего этого?
--Это как курение. Вроде бы ничего не дает, но без этого не можешь. Когда нефрит попадает к тебе в руки, его потом просто невозможно отпустить. Этому нет объяснения. Он живой. Знаете, есть такая притча, как один человек дал подержать богатому князю нефритовую гальку. Князь зажал ее в руке, а потом сказал: «Я не могу вернуть ее вам». И в итоге отдал за гальку целых четыре города с уездами.
--А практический толк есть от этих побрякушек?
--Да. Они структурируют пространство и время вокруг меня. Я держу в руке нефрит, даже когда работаю, и он питает меня энергией.
--Окружающие люди не считают вас сумасшедшим?
--Нет. Я их мгновенно парализую. Я же сказал, что я «темный воин».
--У вас, как у воина, есть четко сформулированный образ врага?
--Нет. Темный воин приходит с Севера, приходит ночью, и приходит всегда один. Это все, что о нем известно.
--А он вообще воюет?
--Да. Он даже убивает.
--Кого?
--(Смеется.) Я думаю, он убивает для того, чтобы защитить.
--Что?
--Знаете, надо сказать еще одну вещь. Темный воин ассоциируется с водой Гуй, а вода Гуй — это темная Вода Ночи. Про Воду Ночи сказано, что она равнодушна к добру и злу. Она смывает и гной, и нектар — ей плевать что. Поэтому на вопрос «За что борется темный воин?» ответа нет. За гармонию скорее всего. Если где-то что-то выступает, слишком выпячивается, он это отрезает.
--То есть он такой вечный оппозиционер…
--Да. Он гибок, меняется каждую секунду. И он сам не в состоянии уследить за своей пластичностью.
--Ну, теперь у меня в голове все сложилось. Вы действительно и есть «темный воин».
--Так говорят гороскопы — я тут ни при чем.
--Знаете, я, вообще-то, хотел поговорить с вами о нынешнем телевидении…
--Я вам честно скажу: я телевизор вообще не смотрю. У меня его и нет. Вернее, стоит огромная красивая «плазма», но у нее нет антенны. Я по ней только фильмы смотрю на DVD.
--Но вы же новостийщик...
--Да, но смотреть новости по телевизору мне кажется пустой тратой времени. Я их в Интернете читаю. Информационные программы по ящику — это как будто вас кто-то подхватил, с вами танцует, но ведете не вы. В отличие от Интернета вы не можете посмотреть новости по выбору. Меня это дико раздражает. Например, начинается какой-то сюжет, а мне он совершенно не интересен. Я хочу его пролистнуть, перейти к следующему, но это невозможно. Потом, должен признаться, я очень проникаюсь тем, что увидел. И я боюсь, что бездарность, которой на телевидении сейчас полно, пропитает меня изнутри. Я бегу от этого! По этой же причине боюсь новых книг. Чем больше людей советуют мне какую-то книгу, тем меньше у меня желания ее прочесть. Я лучше Марка Твена перечитаю, потому что точно знаю, что он меня не разочарует. Вообще у меня с детства такое чувство, что если что-то делают все, то я этого точно не должен делать. Я даже ни разу не смотрел «Семнадцать мгновений весны» и «Место встречи изменить нельзя». И на выборы последние не ходил. Хотя меня тут просто убил один мой приятель, видный мексиканский ученый. Я звоню ему и говорю: «Хосе, я приезжаю в Мексику, хотел бы попросить тебя повозить меня немного по стране. Только одна просьба — никаких Акапулько! Меня интересуют только дикие места. Если я увижу хоть одного американского туриста — я в тот же миг разворачиваюсь и ухожу». На что он ответил: «Я знаю, что тебе надо. У меня есть знакомый, который работает в специальной турфирме для таких экстравагантных людей, как ты. Он возит клиентов в настоящие рыбацкие деревни, где никогда не было туристов, на пустынные пляжи…» Я слушал и думал: «С ума сойти! Оказывается, я тоже стал объектом маркетинга!»
А в работе вы тоже ориентируетесь на критерий «чтобы не как у всех»?
Нет. Новостями нельзя так заниматься. В 93-м году я имел удовольствие познакомиться с Тедом Тернером. «Нет звезды, кроме новости, — говорил он. — Новость — наш бог, мы служим только ей. В новостях не надо быть перпендикулярным или параллельным, нужно просто дать новость людям — и все».
--Странно. Вы же, как только вас назначили главным редактором РСН, сказали, что ваши новости будут дискуссионными...
--Не новости, а программы. Мое шоу, например. Новости сами по себе вообще не могут быть дискуссионными. Это некая информация, совершенно сухая, прямая. А вот дальше идут комментарии, анализ, мы выясняем, какие могут быть последствия у этой новости, какие силы будут приведены в движение. Это уже некий постпродакшн, в котором, на мой взгляд, нужно дать максимальное количество точек зрения. Потому что мой слушатель, как я его себе представляю, это человек, принимающий решения. Ему нужно максимум факторов, чтобы все взвесить, оценить и сделать правильный выбор.
--Но вы же можете им манипулировать…
--Тут очень тонкая грань. Как только я захочу манипулировать, слушатель это поймет.
--Ерунда. На телевидении этим занимаются более чем откровенно, а зритель все равно не понимает.
--Не хочу хвастать, но мой слушатель несколько иной. Он изначально очень критичен. Такими людьми манипулировать сложно. Это нужно делать экстремально тонко, а лучше не делать вообще. Дешевле обойдется.
--Когда вы работали на ОРТ и наезжали на Лужкова, Чубайса, разве вы не манипулировали общественным мнением?
--Я прежде всего занимался творчеством. Что есть сила творчества? Это способность создавать реальность. Сверхтворческое существо — Господь Бог — сказал однажды: «Да будет мир!» И стал мир. «Да отделится твердь от хляби!» И стало так. Он манипулировал в этот момент? Нет, он просто творил. В свое время все говорили: блок Лужкова и Примакова «Отечество» выиграет выборы, Примаков станет президентом. Из их кабинетов уже выходили улыбающиеся губернаторы, получившие новые назначения. А я сказал тогда: «Отечество» не выиграет выборы, а президентом станет Путин». И в ком из нас оказалось больше творческой силы? (Улыбается.) Меня можно в чем угодно обвинять, но я всегда воевал в открытую. Я люблю открытые позиции в бою и очень не люблю лицемерие. Вот почему я обрадовался, когда 8 августа мы ответили грузинской армии. Это абсолютно открытая позиция! А вот Саркози я не люблю, потому что он лицемер. Зато мне нравится Дик Чейни — красивый, хороший враг. Я обожаю красивых врагов.
А когда ваш канал по заказу Березовского работал на победу Ельцина на выборах 96-го года — это не лицемерие?
Я тогда ушел с канала. Ровно на полгода. Сказал своим коллегам: «Сейчас вы будете участвовать в крысиных гонках за перевыборы человека, который разрушил мою страну, обокрал все население и развязал войну в Чечне. Я не хочу этим заниматься». И стал работать для CNN.
--Но потом вы ведь вернулись, причем в эту же команду.
--Да, выборы закончились — и я вернулся. Могу объяснить почему. Я в 96-м году голосовал «против всех». А потом узнал, что таких как я было почти четыре миллиона. И я сказал себе: «Надо же, у меня четыре миллиона единомышленников! Я хочу быть с ними!» И я стал делать программу только для них. Если ее еще кто-то смотрел — это их личное дело. Я хотел посредством телевидения вести диалог с теми, кто был и против Ельцина, и против Зюганова. Это уже потом, много позже, я вступил в КПРФ…
--Как вступили?
--Ну, да. Я член коммунистической партии.
--Вы сейчас серьезно?!
--Конечно! 26 сентября 2003 года я сознательно решил, что я коммунист. Сейчас двадцать второго числа каждого месяца хожу на партсобрания. В пять часов вечера — как штык! Там много пенсионеров, очень дивных, они меня просят: «Сергей Леонидович, ты человек информированный, доложи нам, что в мире происходит». Я выступаю с докладом о международном положении, о действиях правительства, где-то его критикую, где-то поддерживаю. Потом меня все благодарят, говорят: «Спасибо большое за ваш очень содержательный доклад».
--Слушайте, вы что, издеваетесь просто?
--Нет! Почему я должен издеваться? Я хочу работать для единомышленников. Конечно, в любом моем жесте есть доля эстетизма, глупо с этим спорить. В какой-то мере я люблю парадоксальность, провокационность — потому что она держит в напряжении. Люблю ходить по лезвию ножа, даже, возможно, гулять за границей здравого смысла. Это интересная, спонтанная игра... До КПРФ, кстати, я собирался принять ислам.
--Вот так, с бухты-барахты?!
--Ну, почему? Я очень серьезно изучал, как должен жить мусульманин, часами сидел на исламских сайтах.
--А кто бы вам разрешил принять ислам?
--Тут ничего сложного нет. Достаточно при свидетелях сказать на арабском языке: «Нет бога, кроме Аллаха и пророка его Магомета», — и вы в исламе.
--А это-то вам зачем?
--Меня очень волновала поэтика шахидизма, эта страсть невероятная, которая чарует, завораживает. Жертвенность, которая развита среди мусульман, граничащая с безжалостным кровавым убийством неповинных людей. Мне хотелось разгадать эту душу, проникнуть в нее.
--Почему же в итоге пошли на попятную?
--Я стал деспотичным в обращении с женой, и она сказала: «Если ты еще и ислам примешь... лучше этого не делай». И я отказался.
--Многие считают, что мусульмане сильнее нас. Правда?
--Да. Потому что мы, в отличие от них, давно уже лишены смыслов.
--Как вы думаете, возможен мир во всем мире?
--Нет, конечно. Потому что геополитика гласит: если я не пролью слезу ребенка, это сделает кто-то другой, и ребенок окажется моим. Если я не буду жестким в геополитике, не буду воевать, то это сделает, например, Вашингтон. Договориться таким образом, чтобы в мире не стало никого, кто бомбил бы Белград, Багдад и так далее, — нельзя.
--Почему?
--Невозможен мгновенный договор всех со всеми. Любой договор — это самоограничение сильного, а сильный не хочет чувствовать себя ущемленным. Вот у меня, допустим, есть пистолет, а у вас его нет. И вы говорите: «А давайте, Сергей, не будем стрелять!». Но у вас-то нет пистолета. Какой смысл мне себя ограничивать?
--Но ведь простые люди не хотят войны — ни в Грузии, ни в России, ни в Китае, ни в Америке…
--Это не так. Разные группы людей все время хотят разного. А главное, они не помнят, чего хотели вчера, и не знают, чего захотят завтра. Поэтому они все время в конфликте друг с другом.
--То есть то, что люди хотят мира, — это миф?
--Люди хотят экспансии и больше ничего! И знаете, зачем им экспансия? Чтобы избежать смерти. Наводнить собой планету, как агент Смит в «Матрице», и сохранить свой вид. В этом биология человеческого рода. Мужчина в каждой порции семени выплескивает до 150 миллионов зрелых порций ДНК! Это население всей России! В каждой порции, представляете?! Для чего это? Конечно, чтобы наводнить собой планету. Чтобы не умереть, как клан, как культура.
--А когда люди изобретают атомную бомбу, они не понимают, что угрожают и себе тоже?
--Нет. Потому что ядерное оружие — это всегда против «чужих», не против «себя». Человечество всегда мыслит категориями «мы» и «они». И умирают всегда «они». Смерть происходит с кем-то другим. Вы же никогда не умираете, правда? А когда умрете, вы об этом и не узнаете. Пока же люди вокруг вас умирают, а вы остаетесь. И это тоже ваша экспансия — вы так боретесь со страхом смерти. И этим занят всякий человек — мексиканец, зулус, еврей, черт знает еще кто. Больше ничем.
--Вы что, никогда не видели людей, которые просто желают всем добра и творят его?
--Мать Тереза. Таких преображенных личностей, сместившихся с основной оси, очень мало. И то многие из них кичатся добром, а значит тоже заняты экспансией. Правда, это уже экспансия смыслов, самая серьезная, она покоряет сразу по полтора миллиарда человек, легко и непринужденно. Христос не хотел экспансии, но по факту он ее совершил. Он один из тех, кто захватил смысл жить и умирать.
--Послушайте, зачем вам работать на радио?
--Потому что я так самопроявляюсь. Потому что хочу создать дискуссионные площадки. Люди, которые принимают решения, испытывают в них недостаток. Я хочу им помочь. Людям, которые попроще, дают просто жрать. Но уже выросло целое поколение довольно сложно устроенных людей.
--Правда, выросло?
--Да. Эти люди еще не все одинаково образованны, не все способны к анализу и критичности, но их уже много. И они нуждаются в месте, где могут рефлексировать, изучать. РСН может стать таким местом.
--Вы, я смотрю, почти просветительскую миссию на себя возложили…
--Нет, что вы. Я просто таджик, расчищающий площадку, не более того.
--В чем тогда ваша экспансия?
--В том, что я пытаюсь способствовать построению российской политической нации. Сейчас она рыхлая. У нас даже нет согласия по поводу того, кто мы. Дети Николая II? А может, тогда и Распутина заодно? Или только Николая? Или мы нация имени 9 мая 1945 года и полета Гагарина? Но тогда, получается, и Сталина тоже? Или только Гагарина? Видите, нет согласия даже по генезису. Из-за этого отсутствуют общие исторические горизонты.
--То есть ваша цель — это некое общее согласие?
--Это не цель, это ступень на пути к ее достижению. Общую цель как раз нужно найти. А для этого нужна хотя бы какая-то точка согласия, вокруг которой мы можем дальше вести спор. Например, один человек — за рынок, другой — за плановую экономику. Но все это способы, а цель-то в чем? Мне говорят: «Наша цель — демократия». Чушь собачья! Не может быть такой цели! Цель — это, например, процветающая Россия, а демократия — лишь один из способов ее достичь. Почти наверняка лучший, но только способ. Вот если так решить, то все будет намного понятнее.
--Так для вас цель — это Россия?
--Да. Сильная, волевая, процветающая, интересная с культурной точки зрения. Через тысячу лет, например.
--Думаете, через тысячу лет наша планета еще будет существовать?
--Меня это не заботит. Сейчас на моей шее висит вещь, которой двадцать пять веков. Здесь вообще не надо думать критично. Надо действовать так, как если бы Россия была вечной. На уровне «как мы сейчас решим — так будет дальше».
--А вам хватит площадки для достижения цели? Все-таки она минимальна по сравнению с телевидением...
--Это неправда. Мою программу на ОРТ смотрело более пятидесяти процентов от потенциальной взрослой аудитории канала, то есть более пятидесяти миллионов человек. Но из них людей, принимающих решения, так называемых «десижн-мейкеров», было столько же, сколько я сейчас получаю на радио. Все «десижн-мейкеры» слушали меня на «Эхе Москвы», а если не слушали, то им докладывали. Получается, разницы нет. А с точки зрения способа передачи информации лично для меня радио намного лучше. Телевидение такая вещь, которая визуализирует все экстремально. Когда вы зажмуриваетесь после просмотра выпуска новостей, вы не можете вспомнить ничего, кроме погоды. Как говорят китайцы, всякая вещь, дойдя до предела, превращается в собственную противоположность. Телевидение, дойдя до предела в визуализации, превратилось в какую-то дымовую завесу. Вы вроде посмотрели новости, а все равно не знаете, что произошло. Потому что вы видели цветовое пятно, мельтешню. Меня тут поразили два фильма в смысле тупика визуализации. Один — «9 песен», в котором полтора часа люди совокупляются, а второй — «Убить Билла». Больше убить и больше трахаться уже невозможно. Если раньше убивали один раз за фильм, потом — пятьдесят раз, то теперь просто все время крошат. Мой сын садится за компьютер и до обеда «убивает» человек двести, после обеда — еще пятьсот, просто тоннами кладет народ. Все, предел достигнут.
--Именно это причина того, что вас нет на телевидении? Вам вообще за это время предлагали работу в «ящике»?
--Ну, как сказать... Я же был в опале, и мне в основном предлагали работу украинские каналы. Надо сказать, предложений было много, но мне это не интересно. А наши предлагали таким образом: говорили: «Давай мы тебя легализуем в поле телевидения, но тихонько, через какую-нибудь развлекаловку». Мне предлагали ехать на какой-то остров, где я должен был жрать насекомых… Не помню, как передача называлась.
--А кто вас в свое время запретил?
--Некто, имеющий власть над телевидением.
--Не хотите называть имя?
--Нет, я просто точно не знаю кто. Догадываюсь, конечно, но если скажу... Знаете, назвать духа — значит позвать духа. Я здесь суеверен. Вот вы в курсе, что «медведь» — это просто иное название «бера»? Был бер. Берлога — это, собственно, место жительства бера. А наши предки решили называть его медведем, то есть «знающим о меде». Потому что сказать «бер» — значит позвать бера. И я не называю того, кто меня запрещал. Назвав духа — вызову духа, а зачем мне это надо?
--В нашей стране кто-нибудь когда-нибудь назовет все своими именами?
--Хорошо бы, конечно. Но... никто не называет, потому что все пытаются удержаться в динамическом равновесии. Знаете, это как стоять на канате: нужно все время двигаться, балансировать, иначе вы сразу упадете вниз. По большому счету это тот же страх смерти, о котором мы говорили выше.
--На «Эхе Москвы» вы остаетесь?
--Нет.
--Это условие, связанное с вашей новой работой?
--Нет, что вы. Леша Венедиктов потрясающий товарищ, я ему очень благодарен за то, что в свое время он меня позвал. Я знаю, что для него это было нелегко сделать. Он должен был преодолеть сопротивление административно-чиновничьего аппарата, с которым он сосуществует. Он же арендует площади, его можно довольно легко наказать. Но он проявил смелость в отношении меня. Леша молодец. Но сейчас мы оба понимаем, что если я занимаюсь новым делом всерьез, то я просто все время буду занят. Ну как можно жить на несколько семей? У меня просто сил не хватит.

Евгений Левкович

Про Воду Ночи сказано, что она равнодушна к добру и злу. Она смывает и гной, и нектар — ей плевать что. Поэтому на вопрос «За что борется темный воин?» ответа нет. За гармонию скорее всего. Если где-то что-то выступает, слишком выпячивается, он это отрезает.